И второе предположение. Уокер продал Бюро Звездных Стратегий секреты его совместной работы с отцом. И получил плату деньгами и услугами. И теперь только лишь пожинает плоды многолетнего труда двух сумасшедших отшельников, один из которых однажды плюнул на все и устроил себе жизнь, о которой мечтал.

А что это за жизнь? Обеспеченная старость, мощная экспериментальная база для необременительной проверки некоторых гениальных мыслишек по настроению. Комфорт английского особняка. Изоляция от людей, которые порядком надоели за столько лет жизни… Вот если бы Рочерс-старший однажды прилетел, он бы, Уокер, обрадовался: жизнь стала бы веселее…

Мы подошли к невысокой, в человеческий рост, каменной ограде вокруг особняка. Я толкнул аккуратную глухую деревянную калитку с большим металлическим кольцом, и она легко подалась.

Нашим взорам открылся вид японского сада камней: вокруг особняка по голой неасфальтированной красноватой земле были разбросаны в живописных сочетаниях камни самой разной породы и формы. Старик Уокер был явный оригинал и эстет.

Лотта сдернула у меня с плеча ремень футляра и снова уткнулась правым глазом в объектив видеокамеры.

Мы прошли по чистой гравиевой дорожке к особняку.

Когда мы поднимались по ступеням парадной лестницы, я подумал, что вряд ли Уокер будет рад меня встретить. Предал и продал он дело отца или просто оставил по идейным соображениям — в любом случае ему будет трудно глядеть мне в глаза. Хотя — видит Бог! — я не собирался упрекать его ни в чем.

Я не мог судить человека, который провел с моим отцом двадцать лет в неведомой командировке, который был отцу другом и братом, и соратником, и коллегой. Кроме того я не знал всей подоплеки их странной истории. Нет, я не мог судить. Но знал совершенно точно: я для Уокера — незваный и тяжелый гость. И «штука» ему моя не нужна, она нужна мне. И я Уокеру тоже не нужен — мне нужен он…

У входа в особняк я не нашел ни видеокамер над дверями, ни звонка, ни даже колокольчика — ничего, что помогло бы нам предупредить хозяина о нашем приходе. Запоров на двери я тоже не обнаружил. Я толкнул дверь, и мы тихо вошли в дом. Нас никто не встретил. Мы огляделись. Лотта тихо вскрикнула, выскочила из-за моей спины и заводила видеокамерой из стороны в сторону.

— Дэн, это же настоящий английский интерьер XIX века!

Мы оказались в большом и пустом холле с камином. Чистый дощатый пол был устлан богатым ковром, посреди холла стоял большой прямоугольный стол, вокруг него — старинные кресла с высокими спинками. У камина — круглый чайный столик. С потолка свисала бронзовая лампа, тишину нарушало громкое тиканье напольных часов в футляре, покрытом искусной витиеватой резьбой. Вокруг царили идеальная чистота и порядок.

Дух жилища эсквайра нарушали четыре монитора, вмонтированные в стены под самым потолком. На их экранах менялись изображения внутренней территории и окрестностей крепости.

Я потянул Лотту за собой, мы пересекли холл и оказались перед широкой лестницей с гладкими дубовыми ступенями и перилами, ведущей на второй этаж.

— Дядя Уокер! — негромко позвал я. — Дядя Уокер, принимайте гостей!

Ответом мне была гробовая тишина. Я не знал, что и думать.

— Пойдем? — спросила Лотта. Почему-то она нисколько не смущалась, а становилась все оживленнее. Видимо, предвкушала, как будет описывать английскую экзотику на забытой Богом планете Коррида. Я не одобрял ее настроения. Мне было не по себе.

Я молча отобрал у нее видеокамеру и зашагал вверх по ступеням.

На втором этаже лестница вывела нас в длинный коридор, устланный ковровой дорожкой. Вдоль стен висели массивные канделябры с наполовину оплывшими свечами. Из коридора несколько дверей вели в другие помещения. Ближняя, самая широкая дубовая дверь с тяжелой золоченой ручкой была полуоткрыта.

— Джеймс Уокер! — снова, уже громко и решительно, позвал я. — Вы здесь?

Молчание.

Я быстро прошел по коридору к этой ближней полуоткрытой двери и решительно распахнул ее во всю ширь.

Это был кабинет Уокера.

Свет из высокого, до самого потолка, окна с трудом просачивался из-за полуопущенных малиновых портьер и мягко ложился на теплый рисунок напольного ковра, на черную кожаную обивку массивного дивана, на широкий двухтумбовый стол посреди кабинета.

На столе в беспорядке лежали книги и карты, листки, исчерканные мелким беглым почерком, рядом со старинной лампой под матовым стеклянным абажуром лежал ноутбук.

Всю стену слева занимала карта звездного неба, под ней на спецстолах стояли четыре мощных компьютера последней модели, один из них работал. Пахло сигарами.

Я не знаю, как сумел охватить одним взглядом столько деталей, не знаю. У меня был в запасе только один взгляд на весь интерьер, только один. Потому что второй мой взгляд и все последующие были предназначены хозяину кабинета.

Джеймсу Уокеру.

Он сидел в кресле у стола лицом к двери и смотрел на меня. Я узнал его сразу, даром что прошло столько времени. Сухопарые нескладные некрасивые мужчины, достигая средних лет, мало меняются с годами, даже когда стареют.

Я узнал его — Уокера. Он сидел в кресле напротив меня — старик в мягких домашних брюках и клетчатой рубахе навыпуск, одна рука его лежала на коленях, другая сжимала в кулаке смятую сигару и свесилась к полу. Он сидел и смотрел на меня. И в широко открытых абсолютно неподвижных глазах его было столько муки, а в трагичном изгибе тонких синих губ — столько боли, что у меня при взгляде на его лицо захолодело в груди…

Я сделал неверный шаг назад, а когда у меня за спиной раздался визг Лотты — долгий, непрекращающийся, раздирающий душу и сердце, визг — как сигнал, как подтверждение, как свидетельство того, что я никак не хотел признавать….

Я быстро подошел к дяде Уокеру и взял его ледяное закоченелое запястье в свою руку.

Прощупывать пульс я не стал.

Джеймс Уокер был неопровержимо мертв.

ГЛАВА 3

ТВАРИ

— Стоять!

— Руки за голову!

— Лицом к стене! Ноги в стороны!

— Оставаться на месте!

— Руки!

— Не двигаться!

Столько противоречивых команд одновременно я не получал никогда в жизни. Если тебе приказывают повернуться лицом к стене, поднять руки вверх и в то же время — не двигаться, очень трудно сразу сообразить, как же следует поступить.

Я оказался в положении буриданова осла, которого поставили между двумя стогами сена на одинакововом расстоянии и от того, и от другого. Этот осел умер от голода, не зная, с чего начать трапезу. И это при том, что в ухо ему никто не визжал, от чего я вовсе не был избавлен.

Лотта только-только успела перевести дыхание, отвизжав при виде мертвого Джеймса Уокера, как на нас со всех сторон посыпались команды, изрыгаемые лужеными глотками. С минимальной паузой визг возобновился, только на этот раз Лотта взяла на октаву выше.

Я закрутил головой, пытаясь найти грозных указчиков. В неведении я находился какие-то секунды. Лоттин визг сзади захлебнулся, а меня обхватила за шею железная рука. Одновременно из-за портьер выскочили две здоровенных фигуры в пятнистых серо-черных комбинезонах и круглых шлемах с опущенными защитными стеклами. Лиц этих людей я не успел разглядеть. Они подскочили ко мне, вырвали из рук камеру, железная рука отпустила меня, а эти двое схватили за руки и опрокинули меня спиной на пол.

Я больно ударился затылком о порог кабинета.

— Да вы чего!.. — дернулся было я, но мои руки уже были придавлены к полу огромными форменными ботинками, на ногах сидел один из нападавших, а в лицо смотрели три бластерных ствола.

— Тихо! — грозно сказал тот, что хватал меня за шею, а теперь стоял у моей головы и тыкал дулом бластера мне в лоб. — Доктор, тащите свой индикатор!

Я опять дернулся, но только для проформы: положение мое было строго определено и жестко фиксировано. В дальнем конце коридора раздался жалобный Лоттин вскрик. Я напряг горло и заорал из всех сил: