Нам приходилось не торопиться, чтобы отстать от посольского каравана. Наш путь вел в другую сторону. Не по Дону, а по Волге.

— Интересное место, — сказал Господин Магельянш. — Как представлю, что мы сейчас на противоположной стороне земли, становится дурно.

Он нервно засмеялся.

— А ты не думай, — хмыкнул Санчес. — Ты просто так сросся со своей Бразилией, что нигде в другом месте не можешь существовать.

— С нашей Бразилией, Санчес, — сказал Магельянш, вздыхая. — Я скучаю по своим курочкам.

— А по мне, так ты их слишком много развел. И цыплят вокруг тебя… Вот их я сосчитать так и не смог, — засмеялся Санчес.

Санчес подшучивал над стареющим Магеланом постоянно, но не злобно. С тех пор, как в 1511 году я «вытащил Санчеса из трюма», он вырос в отличного морского офицера и приобрёл много иных полезных знаний. Буквально выхватывая из моих уст всё, что я говорил, он мучил меня вопросами до сих пор. В конце концов, он стал прекрасным преподавателем стратегии и тактики скрытных операций, химии и математики. И сейчас он, при случае, не отходил от меня и постоянно что-то записывал в такой же, как у меня «ежедневник». Рабочих книг у меня скопилось уже с сотню, а у него и подавно.

Магеллан очень неохотно оставил Бразилию.

— Ты представь, — аргументировал я, — что ты можешь внезапно умереть. Так всегда случается. И у меня жизнь не вечная. Мы все когда-нибудь уходим. Дай ты нашим индейцам возможность проявить себя в качестве управленцев. Я же давал тебе. Ты мне очень нужен там.

Магеллан не знал, где это «там», полагая, что это где-то в Китае.

— И, в конце концов, ты же хотел посмотреть обратную сторону земли.

Это стало последним аргументом, потому что я подначивал его долго. Даже в письме, отправленном мной из Истамбула, меж строк читалось, что некоторые уже собираются на Тавриду и далее на восток, а некоторые так и остаются со своими «курочками».

Санчес вывез из Англии всех своих специалистов и всех «шотландских патагонцев» вместе с их овцами. Это был такой грандиозный караван громадных транспортов, что проход их через турецкие проливы на протяжении года был главным зрелищем для обывателей.

Патагонцы сами управлять громадными парусниками так и не научились, но канаты тягали с удовольствием. Однако кормёжки требовали качественной и много, поэтому путь у Санчеса был долгий и сложный. Однако, прибыв на Тавриду, патагонцы очень ускорили её освоение. За тот год, что мы на ней провели, они вполне освоились. Не обошлось и без эксцессов.

Вдруг вспомнилось, как получив доступ к Крыму, я почему-то решил, что близок к завершению взятой на себя в этом мире миссии, но путей реализаций задуманного пока не видел. Главное, что я не видел тех монахов, которых планировал увидеть в Крыму. Скальный монастырь в устье Чёрной реки был хоть и не пуст, но заполнен какими-то единоличниками. В монахах не было так нужного мне единства. А те мистики, что уходили из Греции и Турции, видимо на Тавриде не оставались, а уходили дальше на Русь.

Мы с Донгом и Фризом облазили все его пещеры, но следов жизни не обнаружили. Рыбаки, проживающие неподалёку, сказали, что в последний раз живого монаха видели пару лет назад. И то, проходящего мимо.

На вопрос, в какую сторону брёл монах, рыбаки махнули рукой в направлении старой римской дороги, шедшей из Херсонеса в Кафу.

Зато мы нашли много интересных минералов, такие как: киноварь — источник ртути, антимонит — один из трёх компонентов для создания наполнителя для капсюлей. Мы его сначала делали из сурьмы, которой турки чернили брови, а тут он нашёлся в готовом виде. Можно было переходить к давно задуманному мной изготовлению капсюлей.

Римская дорога, не смотря на свою древность и запущенность, была именно дорогой. Чем её проливали перед укладкой камня, я не знаю, но на ней не росла даже трава. Вокруг стоял столетний лес, а дорога, шириной в одну повозку, спокойно вилась средь зарослей. Даже реки и ручьи, пересекавшие её, не нарушили булыжного совершенства. Пройдя по ней несколько километров, я видел «входы» и «выходы» водных потоков, но не видел нарушения дорожной конструкции.

Да, в месте протекания воды дорожное покрытие было «грубым», то есть, собранным из крупного камня, но целостным и вполне себе приспособленным даже для проезда повозки, и, тем более, для пешего путника. И да, в этих местах на дороге имелась небольшая растительность, а в некоторых местах укоренились деревья, протянувшие свои корни к живительной влаге.

Не найдя монахов и в Чонгаре, я летом ушел вместе с небольшим отрядом в пеший поход по Римской дороге. Лошадок не хватало, поэтому весь свой скарб воины несли в заплечных мешках. Только разведчики, уходя в поиск, периодически загружали повозки своими вещами и разгружали их по возвращении.

По своей привычке всё считать, я посчитал шаги до Байдарской долины, коих оказалось сто тысяч двести шестнадцать. Шаги были походные, с полной выкладкой, сантиметров по пятьдесят, значит, расстояние мы прошли, за сутки около пятидесяти километров.

Долина, что открылась перед нами, была великолепна. Река, протекая по ней, образовывала небольшие озёра, болотца и текла размеренно. По её склонам разбегались ухоженные виноградники. В «моё время» здесь сделали большое водохранилище, что тоже было красиво, но увидев с перевала долину в её первозданном великолепии, я в неё влюбился. Особенно поразил меня запах леса, мёда, цветов. Долина благоухала разноцветием.

Наш отряд по дороге набил много зверья и дичи и, когда расположился на берегу реки лагерем, разжёг костры и принялся за приготовление пищи, по долине пополз запах жаренного мяса. Оставив ратников отдыхать, я решил пройтись до селения, стоящего чуть выше по руслу и пока скрытое от нас деревьями. Метрах в пяти сзади от меня шёл Донг и шестеро яванцев. Донг шёл прямо по воде, и вода разбивалась об его окованное бронёй тело, как о стальной корабль.

— Жарко? — Спросил я.

— Хорошо, — сказал Донг.

Я истекал потом. Тело чесалось. Рубаха и войлок под бронёй промокли, хоть выжимай, но без гарантий безопасности «разлатываться» было преждевременно.

Лес неожиданно распахнулся, и деревушка открылась полем овса, уже колосящемся, мостом через реку и дорогой. Дворы на взгорке не стояли кучно. У каждого имелся солидный земельный надел и домов оказалось значительно меньше, чем виделось издали. А на противоположном берегу стояли не тронутые топорами и пилами деревья.

На делянах работали бабы, «сопая» сорняки, обрабатывая какие-то корнеплоды: может репу, может свёклу или морковь. Увидев вышедшего по реке Малыша Донга, ближайшие к нам бабы заверещали и кинулись наутёк. Пока вся наша малая рать выходила из лесу, на взгорке появилось мужское население посёлка, вооружённое холодным оружием и луками.

В стальных доспехах наш маленький отряд выглядел сурово даже без огнестрельного оружия, хотя оно и имелось в задних рядах, но находилось в чехлах.

Я поднял руку и отряд остановился, когда до крестьян оставалось метров двадцать. Я вгляделся. Среди них имелись и владельцы коротких, охотничьих, луков, но, слава Богу, острия стрел были опущены вниз.

— Кто старший? — Крикнул я по-русски и шагнул вперёд. — Я Шахиншах Араби.

В рядах встречающих прошла шумовая волна, выплеснувшая из себя мужичка.

— Не знаем, кто ты! Герея, или султана знаем, а шахинаха Араби не знаем.

Я усмехнулся.

— Я старше Герея, — крикнул я.

Мужичок обернулся к братве что-то с ней переговорил и ответил:

— Все так говорят…

Я развёл руками.

— Проблемы, шеф? — Спросил Донг, вращая пращу с камнем размером с мой кулак.

Я, скривившись, остановил его рукой.

— Слушайте, братцы, — крикнул я, — если мы сейчас не договоримся, я спущу своих псов, и от вашей деревни не останется и брёвнышка. Мы устали, и у нас нет сил вам что-то объяснять. Вы должны понять только одно, что я — хозяин этих земель, а ваш Гирей — мой вассал. Не поймёте — мы разворачиваемся и… и вам писец…